В документе нашла отражение и проблема федеративного устройства государства с предостережением против формального подхода к решению этой сложной задачи. В экономической сфере выражена попытка вернуться к идеям Пражской весны, а именно - требование принятия Закона о социалистическом предприятии, в котором разработан механизм принятия решений: производственные вопросы передавались в ведение специалистов, а рабочие могли оказывать влияние на распределение прибыли и капиталовложений. Все вышеприведенные положения Манифеста латентно укладывались в ожидания Ку- ндеры относительно жизнеспособности идей социализма.

Важнейшее положение Манифеста - требование ратификации и реализации международных конвенций по правам человека, которые Чехословакия подписала в октябре 1968 года (заметим, что это произошло за шесть лет до того, когда они стали частью преамбулы Хартии 77). Поэтому можно утверждать, что уже в середине 1969 г. Манифест "Десять пунктов" определил главные тенденции развития чехословацкого антинормализационного движения в перспективе, когда акцент ставился на правах человека на основе существующих законов (и в этом столь же латентно содержалась позиция Гавела). В целом же Манифест впервые - в рамках стран образования, которое именовалось социалистической системой - обратил внимание на проблематику гражданских прав и выразил сомнение в соблюдении "режимом нормализации" законов, не отрицая при этом сам режим как таковой.

Новым даже не в тактике, а в стратегии оппозиционного движения (опять же в рамках соцсистемы) явилось то, что для достижения своих целей авторы Манифеста планировали использовать средства и методы протеста, допустимые в рамках уже существующих в социалистической Чехословакии законов. "И в условиях отсутствия политической свободы, - подчеркивалось в Манифесте, - цивилизованный народ может противостоять тем, что практическими действиями неполитического характера будет отстаивать свой стиль жизни, свою жизненную философию, свой характер". В этих формулировках известный чешский историк М. Отагал совершенно справедливо обнаружил зародыши "неполитической политики" [подробнее см.: 8; 9], которая являлась характерным подходом определенной части антинормализационного движения - диссидентства - к решению актуальных проблем общества в более поздний период.

Любопытно, что ранее идеи в подобном русле высказывал экс-коммунист, бывший член ЦК КПЧ Я. Шабата, в будущем один из основателей нелегальной оппозиционной структуры - Социалистическое движение чехословацких граждан (СДЧГ). "Есть только одно, - утверждал он еще в январе 1969 года, - радикальное решение: избавиться от политики. Поэтому представление об обществе, которым правят моральные принципы, непременно связано с проектом общества, организованного неполитически [курсив мой - Э.З.]. Движение, которое борется за это, - самое радикальное политическое освободительное движение...". Шабата, а несколько позднее Манифест, следовательно, отразили идейную установку, ставшую в дальнейшем доминирующей в рамках уже диссидентского движения в Чехословакии и давшей впоследствии название программе "неполитической политики".

Таким образом, уже в середине 1969 г. наметились возможные тенденции развития антинормализационного движения в будущем, а в Манифесте - как и ранее в полемике Гавел-Кундера - был запрограммирован идейный раскол оппозиции, задававшей новые векторы протестному движению.

Но имелись и существенные различия. Так, в отличие от полемики, которая носила скорее теоретико- стратегический характер, Манифест пронизан поисками конкретных тактических шагов - возможного перехода от "политической политики" периода Пражской весны к "неполитической политике".

Манифест вызвал неоднозначную реакцию. Так, представители радикальных левых студентов называли авторов "Десяти пунктов" либерально настроенной партийной интеллигенцией, выражающейся языком газеты "Ьйегагпё Н81у" из "безвозвратно ушедшего 1968 года". Стержнем этой критики и пунктом расхождения стало отношение к "режиму нормализации". По мнению студентов, с ним уже нельзя идти на диалог, его надо радикально отвергнуть и вести против него борьбу. Они утверждали, что подписавшие Манифест заняли по отношению к режиму конформистскую позицию, так как стремились "действовать конструктивно и вести политическую борьбу в рамках институтов" [11, р.33]. Часть левоориентированных студентов даже называла Манифест вариантом сталинско-бюрократической системы. Разумеется, это был голос далеко не всего студенчества.

Авторы Манифеста, как уже отмечалось, символически датировали документ 21 августа 1969 г., предлагая тем самым "властным" альтернативный путь выхода из кризиса в режиме возможного диалога с ними. Сверхзадача данного документа, как представляется, состояла еще и в попытке предотвратить драматические последствия планировавшихся на этот день протестной частью общества выступлений против пришедшего к власти в апреле 1969 г. нового партийного руководства [подробнее см.: 12]. Оно планировало укреплять свои позиции лишь с использованием насилия и приготовилось вести борьбу с политическими противниками не политическими, а исключительно административными и силовыми методами.

Подавление демонстрантов в годовщину августовских событий 1969 г., по мнению чешского историка О. Фелцмана, завершило легальную стадию активизации гражданского общества, положило конец попыткам истинной демократизации общественных отношений. Это стало "неким символическим ключом, запирающим общество в длительную двадцатилетнюю нормализаторскую летаргию. Разбуженный страх эффективно деполитизировал общество" [13, в.75; 14].

С учетом самого разного рода факторов линия на подавление оппозиционного движения в Чехословакии выглядела безальтернативной. В ходе ее осуществления действия "режима нормализации" отличались завидной оперативностью. Усилилось давление на рабочие советы, последовали запреты на деятельность организационных гражданских структур (Координационный комитет