К описываемому нами времени рыцарские идеи, хоть и претерпели некоторые трансформации в своих внешних проявлениях, но при этом, видимо, сохранили свое значение. Тем более, что в XV в. было заметно впечатляющее увеличение рыцарских странствий по дорогам средневековой Европы. Существенную роль тогда сыграли традиции Рыцарского романа, который продолжал оказывать влияние на жизненный уклад европейцев, в особенности англичан, вплоть до конца XVI в. Среди простого неграмотного народа были в широком хождении площадные песни и россказни о рыцарских приключениях [16, с. 17]. В русле рыцарского романа появлялись и находили широкий отклик у читающей высокой публики произведения «Смерть Артура» Томаса Мэлори, «Четыре книги об Амадисе Галльском» Гарси Ордоньеса де Монтальво, «Аркадия» Филиппа Сидни, «Королева фей» Эдмонда Спэнсера [21; 10, с. 219; 12, с. 225, 234].

На излете Средневековья в рыцарских представлениях наметилась тенденция отказа от примата частного в пользу общего дела, что, видимо, было производным от развития идей, связанных с зарождающимся национализмом.

В пользу того, что в дворянской среде XVI в. (а многие великие пираты носили дворянское звание) был в моде патриотизм, свидетельствует аллегорическая рыцарская литература того времени. Например, Филипп Сидни, пасторальный поэт, ставший национальным героем, в рыцарстве уже выделял социальный аспект. «Это частное дело рыцаря, - пишет он, - все эти сражения с чудовищами и великанами. Достойно упоминания лишь спасение королевства, а о спасении девицы можно промолчать» [10, с. 219]. В аллегории другого писателя Эдмонда Спэнсера «Королева фей» изображена борьба английского рыцаря Редкросса с Сарацинским царством. Кроме того, один из героев Э. Спэнсера, оставаясь рыцарем, отрекается от рыцарского образа жизни [12, с. 225, 234]. Таким образом, понятие «рыцарь», в творчестве Ф. Сидни и Э. Спэнсера гармонизирует с понятием «народный герой».

На мнение этих писателей стоит обратить внимание, потому что они были непосредственно связаны с пиратами: Спэнсер пребывал в тесной переписке с Рели, а Сидни в свое время присоединился бы к команде Дрейка, наперекор воле королевы, если бы этому не воспротивился сам Дрейк [16, с. 225; 20, с. 95].

Не удивительно, что в источниках XVI в. появляется представление о публичной чести как аналоге рыцарской чести.

Намерение восстановить честь демонстрировал Дрейк, якобы наказывая испанцев за нанесенное ему оскорбление. Похожие мотивы прослеживаются у голландского разбойника Виллема Ла Марка, который потерял из-за испанцев все титулы и привилегии. Наконец, пиратские акты преподносил в виде мести Рупрехт Пфальцский [8, р. 35-36; 9, р. 161; 24, с. 574; 6, р. 45].

Ясно указывает на связь отмщения с восстановлением чести комендант форта «Каролина» Рене де Лодоньер, говоря о гугенотском корсаре Доминике де Гурге (Gourgues) следующее: «.воспылал желанием мести, решив восстановить честь своего народа» [7, р. 347]. В данном высказывании честь атрибут не только отдельного лица, но и всего народа, что являлось следствием развития национальной идеи, стимулировавшейся усилением в XVI в. конфронтации между протестантами и католиками.

Желание мщения находило свое законченное отражение в юридически оформленном институте репрессалий, который был одним из важнейших правовых двигателей позднесредневекового пиратства, определяя компенсацию убытков путем ограбления провинившейся стороны. Голландский юрист начала XVII в. Гуго Гроций тоже в ходе размышлений пришел к выводу о моральной необходимости репрессалий в случаях бессилия государственной власти [17, с. 563].

В старинных морских песнях XVI в. отчетливо видно стремление представить разбой орудием восстановления справедливости:

You merchant men of Billingsgate, Ты купец из Биллинсгейта,

I wonder how you thrive. Я удивлен как ты процветаешь.

You bargain with men for six month Ты торговал с помощью людей

шесть месяцев

And pay them but for five. А платишь им за пять

Песня, подобная тому позднесредневековому сочинению, фрагмент которого представлен ниже, вполне могла звучать на каперских кораблях капитанов, отказывающихся в конце XVI в. платить десятину с прибыли Адмиралтейству Англии [15, p. 40; 27, с. 89]:

For Sailors they be honest men, Для моряков они честнейшие люди,

And they do take great pains, Они перенесли большие страдания,

But Land-men and ruffling lads Но судовладельцы и лохматые

Do rob them of their gains. молодцы

Грабят их прибыль. Как ясно следует из приведенных песен, пираты оправдывали разбой робингудовским мотивом, - «грабь награбленное». При этом образ мстительного человека чести наделялся доблестью и полным презрением к смерти.

Когда приватир Ричард Гренвиль после своего безрассудного единоличного нападения на испанскую эскадру умирал от пули в каюте вражеского флагмана, многие испанские офицеры, согласно свидетельству голландского морехода ван Линсхотена (Iohn Huighen van Linschoten), подходили к нему и восхищались его храбростью. Линсхотен утверждает, что последние слова этого морского разбойника были таковы: «... сражался за свою страну, королеву, религию и честь (выделено мной - А. П.), вот почему моя душа в большой радости покидает это тело, ведь позади всегда будет слава отважного и верного солдата». Слова голландца дополняет фраза англичанина, «.предпочел смерть своему