Китай глазами русских миссионеров XVIII-XIX вв. (конфессиональный аспект восприятия конфуцианской культуры)

Мазурика Юлия

Проблемы понимания «другого»/«чужого» и возможности диалога между «своим» и «чужим» являются одними из главных проблем в истории культуры. Ведь мир «своего», «своя» культура обретают специфику и своеобразие только в процессе осознания «чужой» культуры и общении с ней. В этой связи особый интерес представляет взгляд христианских миссионеров на «чужую» культуру, в которой они проповедовали, поскольку первоначальной задачей всех без исключения христианских миссий были не понимание и диалог, а евангельская проповедь, претендующая на вселенский характер измерения, «чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1 Тим. 2, 4).

В рамках указанной проблематики широкое поле для исследования представляет вопрос восприятия конфуцианской культуры христианскими миссионерами, которые активно проповедовали в Китае, начиная с XVI ст. Примечательно, что миссионерство в Восточной Азии и Китае в частности являлось принципиально новым явлением в истории христианства, поскольку миссионеры столкнулись не с «варварами» и язычниками в традиционном понимании, а с высокоразвитой цивилизацией, существующей в течение тысячелетий, ориентированной на преемственность в рамках своей культурной традиции и ревниво ее оберегающей.

Несмотря на подобную ситуацию, китайцы автоматически попадали в сферу влияния действовавшей до этого периода греко-римской концепции «варварства» лишь в силу своей инаковости и принципиальной несхожести с западноевропейской цивилизацией и ее представителями. Концептуальное же осмысление и оценка Западом последствий воздействия христианства на иные народы породило у него убеждение в своем культурном превосходстве, а ко времени начала широкомасштабной европейской колониальной экспансии западные христиане уже не осознавали того факта, что их богословие было культурно обусловленным, и полагали, что оно надкультурно, имеет универсальное значение и будет полезно всем. Такой подход делал попросту невозможным достижение какого-либо взаимопонимания, не говоря уже о полноценном диалоге и подлинном узнавании друг друга.

Примечательно, что, столкнувшись с уникальной и самобытной культурой Китая, после тщательного её изучения и длительной проповеднической практики, для многих православных миссионеров было характерно скептическое отношение к возможности христианизации Китая. Будучи чуждыми осознания своего культурного превосходства, в виде главных форм для своей миссионерской работы они избрали научение личным примером, православное свидетельство и диалог. Такая миссионерская скромность была вызвана тем, что проповедническая практика православных сформировалась на основе Священного Писания и Предания, в которых за исключением призыва «научить все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа», мало что можно было отыскать относительно внешнего миссионерства и миссионерской деятельности среди нехристианских, но не менее развитых культур. Знакомство с подобными культурами стало привилегией человека Нового времени и не было доступно древним, которые не имели возможности выходить за пределы своего богословского и культурного контекста. Поэтому и квинтэссенцией русского православного богословия, опирающегося на древнюю христианскую традицию, явилось сосредоточение внимания на личностном восприятии Христа (знаменитое «спасись сам, и тысячи вокруг тебя спасутся»), что, в свою очередь, и оказало определенное влияние на феномен «пассивного миссионерства» в Китае.

Мы же в данной статье попытаемся выделить и идентифицировать образ Китая и китайцев в письменном наследии русских миссионеров, которые, несмотря на пассивную деятельность и скептическое отношение к принятию христианства китайцами, все же воплотили в своей деятельности идею «понимающего» миссионерства. Для подтверждения данного тезиса проследим и те основные изменения, которые претерпевал образ Китая в их трудах в течение XVIII-XIX вв.

Заметим, что образ конфуцианской культуры, наиболее ярко отобразившийся в письмах на родину, заметках и отчетах, дневниках русских миссионеров (Софрония (Грибовского), Иакинфа (Бичурина), Гурия (Карпова), Николая (Адоратского), Сергия (Страгородского) и др.) [1,3,9,10], значительно отличается от образа конфуцианской культуры, сформированного миссионерами иностранными (католическими и протестантскими). Эта тенденция объясняется как различием в богословском понимании миссии Церкви, так и конкретными задачами пребывания в Китае. Как справедливо отмечает исследователь христианских миссий в Китае А. В. Ломанов, если католические и протестантские миссионеры должны были убеждать китайцев принять новую для них религию и требовать от них отречения от «суеверий», унаследованных от предков, то православные - всего лишь напоминать албазинцам (русским защитникам крепости Албазин, плененным цинскими войсками еще в 1685 г. - Ю. М.) о необходимости свято хранить христианскую веру, одновременно отвращая их от погруженности в мир китайской религиозной жизни [4, с. 312].

Такое узкое определение задач православной миссии на первом этапе ее деятельности (XVIII - 60-е гг. XIX в.) избавляло священников от необходимости полемики с носителями китайской традиции для доказательства им превосходства христианской веры. Однако задача предотвращения «китаизации» албазинцев сходным образом заставляла православных служителей миссии осмысливать окружавшую их реальность в понятиях «суеверия» и «идолопоклонства», что сближало их оценки с оценками иностранных проповедников.

В конце XVIII в. глава Миссии архимандрит Софроний (Грибовский) сетовал на то, что «они (албазинцы. - Ю. М.) христианскую веру очень давно совершенно бросили, а потому как святого храма, так и священников вовсе знать не хотят., а когда и приходят в праздник Пасхи, то надобно и тут за ними хорошо смотреть, дабы чего из вещей не уворовали» [5, с. 63]. К тому же, албазинцы «отстав от своего священника, совершенно следовали своих жен наставлениям и потому стали во всей