Китаец, вероятно, понял эту игру и принял вызов: попросил Сталина отправить в Пекин какого-нибудь знаменитого марксиста, чтобы тот проверил соответствие произведений Мао Цзэдуна с марксизмом - ленинизмом. Это просьба очень понравилась Сталину. Он ошибочно полагал, что жест Мао означает его лояльность и подчиненность. Сталину казалось, что человек, публично показывающий свой недостаток идеологического знания, нескоро, или вообще никогда не станет политическим соперником [12, c. 26]. Поэтому в просьбе не отказал и скоро в Пекин был отправлен Павел Юдин, известный сталинский ортодокс, от которого «веяло специфическим советским барством» [7, c. 15]. Он штудировал произведения Мао Цзэдуна на предмет определения их соответствия марксизму-ленинизму, в результате чего ужасно ссорился с Мао (тот не принимал никакой критики) и в скором времени встречи закончились, по причине чрезвычайной любви Юдина к китайской водке [6, c. 74 - 78]. Юдина сместили в 1959 г., слишком поздно. Назначая П.Ф. Юдина послом, советское руководство показало китайцам, что будет оценивать их через призму «чистоты марксизма». В этом была заложена колоссальная ошибка - для работы в Китае нужен был не философ, а политик крупного калибра [7, c. 15].

Несмотря на все эти жесты, Сталин не соглашался на подписание нового договора, потому что предыдущий, подписанный еще с Чан Кайши, был чрезвычайно выгодным [20, c. 22]. В конце концов, он неохотно согласился, в некотором смысле вынужденно. В начале декабря 1950 г. Мао выдумал способ, как заставить Сталина начать переговоры. На своей даче, полной прослушивающих устройств, он громко заявил, что готов договориться с США, Великобританией и Японией. Действительно, скоро начались переговоры с Лондоном, в результате чего британское правительство признало КНР 6 января 1950 г. Кроме того, в английской прессе появилась информация о том, что Мао находится под домашним арестом [10, c. 352]. Вероятно, это была сознательная политика китайской стороны. Это происходило после того, как 1 января Мао отправил своего посла в СССР, Ван Цзясяна, в советский МИД с напоминанием, что он хотел бы подписать новый договор [2, c. 111]. Все это подтолкнуло Сталина начать переговоры, потому что он стал бояться внешнеполитического поворота Пекина.

Переговоры оказались мучительно трудными: Николай Федоренко, который был тогда переводчиком Сталина, вспоминал, что комната, где они встретись, напоминала «сцену из какого-то демонического спектакля» [21, c. 384]. Самый важный бой шел по вопросу о советских привилегиях в Китае, а также по вопросу о судьбе Монголии (Внешней). Китайцы, от императоров по коммунистов считали, что это их земля и СССР должен им это вернуть. Но Сталин не собирался идти на никакие уступки. Это очень раздражало Мао и его товарищей. Когда 23 января американский госсекретарь Дэн Аченсон заявил, что СССР стремится присоединить к себе северные района Китая и что СССР почти преуспел в том, чтобы поступить с Маньчжурией так же, как он обошелся в свое время с Монголией, то Мао отвечая на это заявление, среди административных областей Китая перечислил тоже Монголию [12, с. 26]. Как только Сталин узнал содержание китайского заявления, призвал Мао в Кремль и, при присутствии новоприбывшего Министра иностранных дел Китая, Чжоу Эньлай, а также половине советского Политбюро, сильно его обругал [10, c. 353]. Обвинил его в попытках стать «вторым Титом». После этого Сталин пригласил своих гостей на дачу в Кунцево. Настроение было очень плохое - все молчали, а когда переводчик Мао Ши Чжэ спросил Сталина, собирается ли он посетить их дачу, вдруг Мао вмешался и заворчал: «о чем ты с ним так разговариваешь? Не приглашай его к нам»; Ши ответил: «Я только что это сделал». «Откажись от предложения. Мы его уже не приглашаем» [10, c. 354]. На даче завели патефон, устроили танцы. Чжоу Эньлай танцевал, Мао Цзэдун так и промолчал все это время. Ши Чжэ вспоминает: «настроение было холодное и неподвижное. Казалось, что воздух сделан из свинца» [2, c. 112].

Мао Цзэдун не имел никакой возможности получить Монголию, дополнительно он был вынужден согласиться на советские привилегии: исключительный доступ к промышленной, торговой и экономической деятельности Манчжурии и Синьцзяна (этот фактор уменьшил китайский сырьевой экспорт на 90%, из-за того, что там находилось их большинство) [12, c. 27]. Также на 14 лет было признано право СССР на китайские «излишки» вольфрама, олова и антимония [10, с. 354]. Несмотря на китайское сопротивление, был учрежден ряд смешанных обществ для поиска и разработки месторождений нефти и редких минералов [9, c. 375]. Эти смешанные общества стали инструментом советского «полуколониального» контроля. Сам Мао, в своем ближайшем окружении, называл Манчжурию и Синьцзян «советскими колониями»[10, c. 355].

Следующим пунктом, вызывающим разногласия был вопрос КВЖД, которую СССР получил после капитуляции