Бесспорно, главную опасность для правящей элиты страны представляла исламская оппозиция, которая не только предлагала альтернативную ПАСВ модель развития сирийского государства, но и реально угрожала доминированию представителей алавитской общины в нём. Стоит напомнить, что в апреле 1964 года в городе Хама, где были особенно сильны позиции экстремистской организации «Братья- мусульмане», уже вспыхивал антибаасистский мятеж, который был жестоко подавлен [7, с. 18]. В конце 70-х - начале 80-х годов основу оппозиционного ПАСВ исламского движения вновь составили «Братья- мусульмане». Пик активности исламской оппозиции пришёлся на 19791982 годы, когда был создан «Объединённый исламский фронт» [7, с. 21]. В состав Фронта вошли: организация «Братья-мусульмане», Партия исламского освобождения и ряд суфийских группировок, требования которых сводились к созданию исламского государства на территории Сирии и введению шариата в качестве единственного закона страны. Говоря об исламской оппозиции того периода, важно обратить внимание на отсутствие в её рядах сплочённости и единства. Кроме того, в отличие от шиизма, суннизм, традиция которого утверждает непреодолимость границы между Богом и человеком, служил гораздо более слабым фундаментом именно для реформации.

Надо заметить, что собственные религиозные убеждения алавитов не могут способствовать ни исламизации страны, ни стремлению к панарабскому и тем более панмусульманскому единству. Акцент на светскую жизнь, науку и культуру отличал идеологию алавитов с самых древних времен, в чем и сказывалась специфика этого религиозного движения [3, с. 44]. С другой стороны, так как алавиты относят себя к шиизму, открывается важное обстоятельство: шииты не признают панарабскую идею построения всемирного Халифата, которая лежит в основе деятельности большинства экстремистских и вообще международных мусульманских движений. Сирийскому руководству эта идея чужда уже из одних религиозных соображений.

Однако в Сирии подавляющее большинство населения - не алавиты, а суниты с их халифатскими идеями и призрением к принципу территориального государства. Поэтому, сохранив принципиальную приверженность светской модели, баасистам пришлось внести серьёзные изменения в конфессиональную политику, включив в неё положение об «особом месте мусульманской религии» в жизни сирийской нации. При этом была предпринята попытка отделить ислам от политики, делая упор на его «колоссальном духовном и культурном массиве», о котором не раз говорили баасистские теоретики З. Аль-Арсузи и М. Афляк [8, с. 51].

Религиозная альтернатива всегда базируется на духовном и материальном несовершенстве окружающего мира, нерешённости проблем общества и международных отношений, в первую очередь на неравноправном, несправедливом положении человека. Но в Сирии эта альтернатива приобрела слишком существенную политическую окраску, чтоб ее можно было представить в религиозной форме. Так, в сирийском обществе глубоко укоренилось чувство дискомфорта вследствие «ущемления национальных прав», «нарушенной исторической справедливости», что выразилось в утрате ряда районов «естественной Сирии» [8, с. 33 ]. По сути, «священным» для каждого сирийца является выдвинутый лидером Сирийской национал-социальной партии А. Сааде принцип «От сирийского отечества не может быть отторгнута ни одна пядь земли» [8, с. 33]. Этим объясняется, например, выдвигаемое Дамаском требование к израильтянам о возврате всех оккупированных в 1967 году земель и « восстановление линии 4 июня» [8, с. 33].

В этой проблеме, казалось бы, сирийский национализм наиболее тесно пересекается с панарабизмом и панисламизмом. Но и здесь существуют определенные особенности. В арабо-израильское противостояние вовлеклись почти все заинтересованные арабские стороны: сначала Египет, затем Иордания и ООП. Участие Сирии в данном процессе было обозначено лишь формально (после 1974 г.) [15, с. 11]. Сирия приобрела контроль над Ливаном (в экономическом, политическом и территориальном плане). Поэтому Израиль не может решить вопрос с конфликтной южноливанской зоной, так как договариваться, по сути, необходимо с САР. Те силы в Ливане и Палестинском движении, которые продолжают занимать «позицию отказа» относительно ближневосточного урегулирования находят поддержку опять-таки в Сирии. Что касается её собственного отношения к миротворческому процессу на Ближнем Востоке, то все переговоры заканчиваются выражениями глубокого разочарования с сирийской стороны и пропагандистскими призывами к «подлинному урегулированию» [9, с. 78], то есть возврату Сирии Голанских высот. При этом демаркационная линия через Голанские высоты была и остаётся самым спокойным местом, пролегающим между Израилем и арабскими странами. Ни национальная ущемленность, ни панарабистские идеи не побуждают сирийцев активизировать борьбу в этом регионе, не говоря же об активных действиях в других точках арабо-израилського конфликта. Весьма показательной для оценки сирийского панарабизма является позиция Х. Асада во время операции «Буря в пустыне» - он не только не пришел на помощь Ираку, но и совершенно недвусмысленно поддержал США в этом конфликте, руководствуясь исключительно соображениями политической целесообразности.

Американский исследователь Д. Пайпс указывает, что анализ сирийской политики принято выводить чаще всего из положения дел в переговорном процессе. Но данная методология кажется ему ошибочной. Учёный отмечает, что если израильтяне считают дело урегулирования важнейшим для Асада, то они глубоко заблуждаются. Действительно,