столь дальнего путешествия казаки тогда, в ноябре, не привезли - тех якобы не оказалось дома. Ничего удивительного в таком поведении татарина и казака, считаем, не было; поскольку сами донцы, представлявшие ноябрьскую станицу, говорили, что разыскиваемые лица не приехали в столицу, "боясь смертной казни". Двусмысленную позицию по вопросу письменных сношений с поляками заняло тогда само Войско, уклонившееся от доставки в Москву со станицей Данилова/Нефедова королевского "листа", адресованного самому Войску, а также "листа" на Дон от кошевого Запорожской Сечи. Выдача "изменников" не состоялась и позже (несмотря на требовательный тон очередной царской грамоты [1, с.133-135]) - атаман уже другой станицы, прибывшей в Москву в декабре 1685 г., сообщал, что Войско вновь не сумело организовать доставку в Москву и татарина, "Есенейкова сына", и казака Григория.
Обнаружено еще несколько архивных свидетельств, расширяющих наши представления о реакции донских казаков на предложения со стороны Речи Посполитой идти к королю на службу. Эти документы, отметим, позволяют существенно скорректировать вывод С.И. Рябова о якобы не имевших место примерах службы донских казаков польской короне [9, с.98]. Напротив, еще в марте 1686 г. (помимо вышеприведенных данных) гетман И. Самойлович писал в Курск о том, что из польских "затягов" пришли казаки, запорожцы и донцы, в числе последних - Емелька Тума и Андрюшка Иляшенко. Родился Емелька в Черкасске - "отец де ево... был русской человек тонбовец салдат, а мать туркеня." [10, л.3]. Емелька подтвердил, что в 1685 г. с Дона действительно ушла группа донских казаков, калмыков и татар - человек 300, причем у казаков был свой атаман, а предводителем калмыков и татар выступил уже известный тогда Бок [10, л.4]. Сначала все участники оказались в Сечи, откуда направились в "Полскую" и "Волоскую" земли. Через несколько месяцев на Сечи вновь принимали указанных воинов, путь которых оттуда, уже отягощенных добычей, лежал на Дон. Емелька тогда остался в Сечи, но затем перебрался в Немиров (привлеченный слухами о перспективах службы польскому королю), где и состоял при гетмане А. Могиленко; после чего, скорее всего, и воевал успешно на стороне польской короны.
Необходимо сказать и о том, что еще станица атамана Федорова (см. выше) доставила в декабре 1685 г. в Москву два письма, одно из которых, отправленных Войску, происходило от полковника Семена Палея, активного слуги польской короны, "создателя" т.н. Палеивщины - территории от Полесья до Дикого Поля, управляемой по "казацким законам" [11, с.108]. Сообщая о милости, оказанной королем Яном III ему и его полку, Палей писал об отправке на Дон ещё одного письма, переданного ему свыше и адресованного калмыкам. Прося Войско об оказании содействия, знаменитый полковник намекал на готовность принять в Немирове и казачьих "охотников" - обещая жалованье и прочие милости от Речи Посполитой [2, л.11-12]. Письмо датировано 24 мая 1685 г. Имеются основания полагать, что и в данном случае донцы не оставили без внимания столь привлекательное предложение. Ведь в итоге "Его Королевского Величества казачий полковник Палий" сумел стянуть к Фастову, своей "резиденции" неподалеку от Киева, до 2 тыс. казаков не только с Украины, но также с Дона [5, с.308]. В авангарде с 500-800 конными и пешими казаками, иногда с пушками, Палей (Палий) неоднократно нападал на ногайцев, совершал рейды к Бендерам, Газикерману, Очакову [5, с.308].
Грамотой от 1 марта 1686 г. цари повелевали Войску жить в "миру" с "азовскими и крымским людми" - казакам запрещалось без царского указа ходить "войною" как под Азов, так "под крымские юрты и под нагайские села" [1, с.140]. Вместе с тем, царизм одобрительно отнесся к очередному замирению донских казаков с Азовом, даже признав легитимность процедуры согласно "войскового обычая" [1, с.140]. Следовательно, соответствующее отношение Москвы к таким акциям, ситуативно выгодным ей, не всегда продуктивно изучать в контексте несколько прямолинейной трактовки проблемы - "наступления правительства на политическую автономию донского казачества" (по С.И. Рябову). Примечательно, что в другой грамоте от 1 же марта, озвучив факт получения от казаков станицы палеевского письма, Москва, в отличие от случая с королевскими письмами, уклонилась от прямой оценки случая. Вероятно, причина столь "странного" отношения состояла в том, что С. Палей пользовался поддержкой Москвы в скрытом её противостоянии с Речью Посполитой и даже Крымским ханством [5, с.308-309].
В целом, считаем, разносторонние силы и обстоятельства (причем не одни лишь "внутрироссийские") формировали и даже провоцировали (подогревали) недовольство казаков на
Дону, их военную активность. Теперь и в нападениях на османский Азов донцы склонны видеть экономическую составляющую, часто конфликты с турками вызваны причинами, не связанными с внешнеполитическими интересами России. Упомянутое выше недовольство казаков, порождённое ограничениями со стороны Российского государства, совпало во времени с таким явлением как "донской раскол"" - когда в истории донского казачества началась первая (по Н.А. Мининкову) "братоубийственная война". Рубеж 1680-х - 1690-х гг. станет очередным переломным этапом в развитии донского казачества, часть которого предпочтёт перейти в крымское подданство [12]. Полагаем, что для всестороннего анализа причин, приведших к такому повороту событий (как проявлению более масштабного конфликта казаков с Россией) необходимо обращение к проблеме политических и иных контактов Войска Донского с государствами