50 «влезе» в сердце «некоторым мужем»; они говорят «лживые словесаі

Давыду о том, что Владимир Мономах якобы сговорился с Василь-ком о совместных действиях против Святополка Киевского и Давида. Что это за «некоторые мужи» — неизвестно, что в действительности побудило их сообщить свои «лживые словеса» Давыду — неясно. Однако затем провиденциалистская мотивировка перерастает в чисто психологическую. Поверив «мужам», Давыд сеет сомнения в душе Святополка. Последний, «смятеся умом», колеблется, ему не верится в справедливость этих утверждений. В конце концов Святополк согла-шается с Давыдом в необходимости захватить Василька.

Когда 4 ноября Василько пришел в Выдубицкий монастырь, Свя-тополк посылает к нему и просит остаться до своих именин. Василь-ко от приглашения отказывается, опасаясь, что в его отсутствие дома не случилось бы рати. Явившийся затем к Василько посланный Давыда уже требует, чтобы Василько не ходил домой и тем самым , не «ослушался брата старейшего». Таким образом, Давыд ставит воп-рос о необходимости соблюдения Васильком своего долга — долга вассала по отношению к сюзерену. Заметим, что если Борис и Глеб гибнут во имя соблюдения этого долга, то Василько отказывается вы-полнить требование Давыда. И отказ Василька только убеждает последнего, что Василько намерен захватить города Святополка. Давыд настаивает, чтобы Святополк немедленно отдал Василька ему. Вновь идет посланец Святополка к Васильку и от имени великого киевского князя просит его прийти, поздороваться и посидеть с Да-выдом. И теперь Василько садится на коня и с малой дружиной едет к Святополку. Характерно, что здесь рассказ строится по законам эпического сюжета: Василько принимает решение поехать к брату только после третьего приглашения.

О коварном замысле братьев Василька предупреждает дружин-пик, но князь не может поверить: «Како мя хотять яти? оногды (ког-да недавно) целовали крест». Василько не допускает мысли о воз-можности нарушения князьями взятых на себя обязательств.

Драматичен и глубоко психологичен рассказ о встрече Василька со Святополком и Давыдом. Введя гостя в горницу, Святополк еще пытается завязать с ним разговор, просит его остаться до святок, а «Давыд же седяше, акы нем», и эта деталь ярко характеризует психологическое состояние последнего. Натянутой атмосферы не вы-держивает Святополк и уходит из горницы под предлогом необходи-мости распорядиться о завтраке для гостя. Василько остается наедине с Давыдом, он пытается начать с ним разговор, «и не бе в Давыде гласа, ни послушанья». И только теперь Василько начинает прозре-вать: он «ужаслъся», он понял обман. А Давыд, немного посидев, уходит. Василька же оковав в «двою оковы», запирают в горнице, приставив на ночь сторожей.

Подчеркивая нерешительность, колебания Святополка, автор рас-сказывает о том, что тот не желает, точнее, не решается сам принять окончательного решения о судьбе Василька. Святополк созывает наутро «бояр и кыян» и излагает им те обвинения, которые предъяв-ляет Васильку Давыд. Но и бояре, и «кыяне» не берут на себя мо-ральной ответственности. «Тобе, княже, достоить блюсти головы своее; да аще есть право молвил Давыд, то прииметь Василко казнь; аще ли неправо глагола Давыд, да прииметь месть от бога и отвечаеть пред богомь». Вынужденный сам принимать решение, Святополк колеблется. Его умоляют игумены отпустить Василька, а Давыд «поу-щает» на ослепление. Святополк уже хочет отпустить Василька, но чашу весов перевешивают слова Давыда: «аще ли сего (ослепле- I

ния. — В. К.) не створишь, а пустишь и, то ни тобе княжити, ни мне». Решение князем принято, и Василько перевозят на повозке из Киева в Белгород, где сажают в «истобку малу». Развитие сюжета достигает своей кульминации, и она дана с большим художественным мастер-ством. Увидев точащего ножь торчина, Василько догадывается о сво-ей участи: его хотят ослепить, и он «възпи к богу плачем великим и стенаньем». Следует обратить внимание, что автор повести — поп Василий — не пошел по пути агиографической литературы. Ведь со-гласно требованиям житийного канона здесь должно было поместить пространный монолог героя, его молитву к богу, его плач (ср. поведе-ние Бориса при приближении к его шатру убийц в «Сказании о Бори-се и Глебе»),

Предельно точно, динамично автор передает кульминационную сцену. Основная художественная функция в этой сцене принадлежит глаголу — своеобразному «речевому жесту», как понимал его А. Н. Толстой. Входят конюхи Святополка Сновид Изечевич и Давы-да Дмитр:

и нечаста простирати ковер

и простеаша яста Василка

и хвтяща и поврещи;

и борящется с ними крепко;

и не можаста его поврещи,

И се вяезше друзии повергоша и,

и евязаша,

и спемше доску с печи,

и въз дожита па перси его;

я оедоста обаполы Сновид Изечевичь и Дмитр,

и ее можаесга удержати;

и нриогуписта ина два,

и сжяета другую деку с печи,

н седоста,

и удгшипю и рамяно, яко пореем троскотати . „ .

(подчеркнуто мною. — В. К.).

Обращает на себя внимание то, что вся сцена выдержана в четком ритмическом строе, который создается анафорическим повтором сое-динительного союза «и», передающим временную последовательность действия, а также глагольными рифмами.

Перед нами неторопливый рассказ о событии, в нем нет никакой внешней эмоциональной оценки. Но перед читателем — слушателем с большой конкретностью предстает полная драматизма сцена: «И приступи торчин... держа ножь и хотя ударити в око и грешися ока и перереза ему лице, и есть рана та на Василке и ныне; и посем удари и в око, и изя зепицю, и посем в другое око, и изя другую зе-ницю; и в том часе бысть яко и мертв».

Потерявшего сознание, бездыханного Василька везут на