же каждый день выявляет его в Оно - по закону и мере этого дня, ежедневно

проводя заново границу, обнаруживая границу. Так и труд, и обладание не

могут обрести свободу сами по себе, а только при посредстве духа; только

его присутствие может влить во всякую работу смысл и радость, во всякое

обладание - благоговение и жертвенную силу, не до краев, а quantum satis

(сколько нужно), может все добытое трудом, хоть оно и останется связанным

с миром Оно, преобразить в Противостоящее, в реализацию Ты. Здесь нет

места оскудению; напротив, бывает, что именно в час жесточайшей нужды

наступает непредвиденный расцвет.

Управляет ли государство экономикой или экономика - государством, пока

они оба не преобразятся, не имеет значения. Станут ли государственные

учреждения более свободными, а экономические - более действенными, важно,

но не для вопроса о действительной жизни, который здесь ставится:

свободными и действенными они не могут стать сами по себе. Главное,

сохранится ли в жизни, в действительности дух, который говорит Ты,

который откликается. То, что излилось от духа в общественную жизнь людей,

- будет ли оно впоследствии подчинено государству и экономике или будет

действовать независимо? То от духа, что еще упорно держится в личной

жизни человека, вольется ли оно снова в общественную жизнь? Вот что имеет

решающее значение. Ясно, что разбиением общественной жизни на независимые

сферы, одной из которых являлась бы "духовная" жизнь, цель не будет

достигнута; это лишь означало бы окончательно подчинить тирании сферы,

погруженные в мир Оно, а дух полностью лишить реальности. Ибо,

воздействуя на жизнь независимо, дух никогда не пребывает "в себе", но

всегда в мире; он пронизывает мир Оно и преображает его. Дух воистину "у

себя", когда он может проникнуть в открытый для него мир, отдать ему

себя, спасти мир и в нем - себя. Распыленная, ослабленная, вырожденная,

пронизанная противоречиями духовность, которая сегодня представляет дух,

может свершить подобное, лишь если она снова обретет сущность духа -

способность говорить Ты.

* * *

В МИРЕ ОНО неограниченно властвует причинность. Всякий доступный

чувственному восприятию "физический" процесс, да и всякий "психический",

обнаруженный или происходящий при самопознании, с необходимостью является

причинно обусловленным и обусловливающим. Не составляют исключения и те

процессы - составные части континуума мира Оно,- которым можно приписать

характер целенаправленности: этот мир вполне допускает телеологию, но

лишь как оборотную сторону причинности, как вплетенную в нее часть, не

нарушающую его связной полноты.

Неограниченное господство причинности в мире Оно, фундаментально важное

для научного упорядочения мира, не угнетает человека, который не замкнут

в этом мире, а может вновь и вновь уходить из него в мир отношения. Здесь

Я и Ты свободно противостоят друг другу во взаимодействии, не вовлеченном

ни в какую причинность и не окрашенном ею, здесь гарантирована свобода -

человеку и бытию. Только тот, кто знает отношение и присутствие Ты,

способен принимать решение. Тот, кто принимает решение, свободен, ибо он

предстал пред лицом.

Огненная плазма моей способности желать необузданно бурлит: все, что

возможно для меня, охватывает меня в первобытном вихре, слитное и как бы

неделимое; манящие блики сил мерцают со всех сторон; вселенная - как

искушение, и я; в мгновенном становлении я устремляюсь - обе руки в

огонь, глубоко туда, где таится то единственное, что ищет меня, - деяние

- час пробил! И вот уже отвращена угроза бездны, уже лишенное средоточия

Множество больше не забавляется пронизывающим однообразием своих

притязаний, и остаются только двое несовместимые: Другое и Одно, безумие

и предназначение. Ибо это не называется принять решение, когда Одно

сделано, а Другое остается лежать - потухшая масса, покрывая мою душу

шлаком, слой за слоем. Нет, лишь тот, кто всю силу Другого устремляет в

деяние Одного, кто дает полнокровной страсти Неизбранного влиться в

реализацию Избранного, лишь тот, кто "служит Богу дурными помыслами",-

тот принимает решение, тот предопределяет событие. Если это понять, сразу

станет ясно: именно то надо называть правильным, к чему направляют себя,

на что нацеливаются, на что решаются; и если существует дьявол, то не

тот, кто против Бога, а тот, кто не принимает решения в вечности.

Человек, для которого свобода обретает достоверность, не угнетен

причинностью. Он знает, что его смертная жизнь по сути своей есть

колебание между Ты и Оно, и понимает смысл этого. Ему довольно, что он

может вновь и вновь вступить на порог святилища, задержаться на котором

он не в силах; да и то, что он должен вновь и вновь покидать его, для

него внутренне связано со смыслом и предназначением этой жизни. Там, на

пороге, каждый раз заново вспыхивает в нем отклик, вспыхивает дух; здесь,

в нечестивом и нищем краю, должна явить себя искра. То, что здесь

называется необходимостью, не может испугать его; ибо там он познал

подлинную судьбу.

Судьба и свобода обручены друг с другом. Только тот встречается с

судьбой, кто достиг свободы. В том, что я нашел деяние, которое искало

меня, в этом порыве моей свободы, раскрывается мне тайна: но и то, что я

не могу свершить деяние так, как задумал его, в самом этом

противодействии тоже раскрывается мне тайна. Кто забывает всякую

причинную обусловленность и из глубины своей принимает решение, кто

отвергает имущество и наряды и, обнаженный, предстает пред лицом; тому,

свободному, как отражение его свободы, смотрит навстречу судьба. Это не

предел его, а его осуществление; свобода и судьба многозначительно

обнимают друг друга, и из этой значительности глядит судьба - глаза,

только что еще строгие, полны света, - глядит как сама милость.

Нет, человека, который, неся искру, возвращается в мир Оно, не угнетает

причинная необходимость. И от людей духа во времена здоровой жизни

струится ко всему народу уверенность; ведь всем,