нашего мира; и он хочет быть подтвержденным нами в этой жизни, для этого

мира. Смысл можно воспринять, но его нельзя познать; его нельзя познать,

но его можно осуществить; этого он и хочет от нас. Гарантия смысла не

хочет быть запертой во мне, она хочет через меня родиться в мир. Но как

сам смысл жизни не позволяет передавать себя, не позволяет отчеканить

себя в общезначимое, общедоступное знание, так и его подтверждение не

может быть передано как обладающее силой долженствование; оно не

предписано, не зафиксировано на памятной доске, установленной над

головами всех людей. Подтвердить обретенный смысл каждый может лишь

неповторимостью своего существа и своей жизни. Как ко встрече не может

привести нас никакое предписание, так и из нее не ведет ни одно. Как для

того, чтобы прийти к встрече, требуется лишь принятие Настоящего, так - в

новом смысле - и для того, чтобы из нее выйти. Как с одним лишь Ты на

устах вступают во встречу, так с ним же на устах выходит из нее человек в

мир.

То, перед чем мы живем, то, где мы живем, откуда и куда мы идем, - тайна:

она осталась той же, что была. Она стала Настоящим для нас и своим

присутствием возвестила о спасении: мы - "узнали" ее, но мы не имеем о

ней знания, которое уменьшило бы - смягчило бы для нас ее таинственность.

Мы приблизились к Богу. но не к срыванию покровов с бытия, его разгадке.

Мы ощутили освобождение, но не нашли "объяснения". С тем, что мы

получили, мы не можем пойти к другим и сказать: это надо знать, это надо

делать. Мы можем лишь идти и подтверждать это делом. И это мы не

"должны": скорее, мы можем - мы не в состоянии поступить по-другому.

Это - вечное, сейчас и здесь присутствующее откровение. Я не знаю

никакого, я не верю ни в какое откровение, которое, как коренной феномен,

не было бы тождественно этому. Я не верю в то, что Бог именует Себя и

истолковывает Себя перед людьми. Слово откровения есть: Я Тот, Который

есть*. Открывающийся есть Открывающийся. Сущий присутствует, ничего

больше. Вечный источник силы изливается, вечное соприкосновение длится,

вечный голос звучит, ничего больше.

----------------------

* Ich bin der ich bin - попытка перевода имени Божьего. См.: Шемот

(Исход) 3:14. - Прим. ред.

* * *

ВЕЧНОЕ ТЫ не может по самой сути своей превратиться в Оно; ибо не может

быть снабжено мерой и границей, даже мерой неизмеримого и границей

безграничного бытия; ибо не может быть рассматриваемо как сумма свойств,

даже как бесконечная сумма трансцендентных свойств, ибо Его невозможно

обнаружить ни в мире, ни вне мира; ибо Его невозможно познать; ибо Его

невозможно мыслить; ибо мы грешим против Него, Сущего, когда говорим: "Я

верю, что Он есть"; ведь "Он" - лишь метафора, тогда как "Ты" - нет.

И все же мы всегда, в соответствии с нашей природой, превращаем вечное Ты

в Оно, в Нечто, Бога превращаем в вещь. Причина этого - не в своеволии.

Вещная история Бога, шествие бога-вещи через религию и смежные с ней

области, через ее озарения и помрачения, жизненные взлеты и оскудение,

движение прочь от Бога живого и вновь к Нему, трансформация Настоящего и

превращение его в объект, в форму, в понятие, распад и обновление - это

единый путь, это - путь.

Высказанное знание и предписанное поведение в религии - откуда они?

Присутствие и сила откровения (потому что все религии обязательно

ссылаются на некое откровение - словесное, природное, душевное, - строго

говоря, существуют лишь религии откровения). Присутствие и сила, которые

человек воспринимает в откровении, как превращаются они в "содержание"?

Объяснение имеет два слоя. Внешний, психический, мы поймем, рассматривая

человека в себе, в отрыве от истории; внутренний, фактический, коренной

феномен религии - если потом снова включим человека в историю. Оба

составляют одно целое.

Человек стремится обладать Богом; он стремится к непрерывности обладания

Богом во времени и в пространстве. Он не хочет удовлетвориться

невыразимым подтверждением смысла, он хочет видеть это подтверждение

распростертым перед собой как что-то, чем можно вновь и вновь заниматься

и манипулировать, как неразрывный во времени и в пространстве континуум,

который гарантирует ему жизнь в любом месте и в любой момент.

Жизненный ритм чистого отношения, смена актуальности и латентности, где

убывает лишь наша способность к отношению и тем самым Настоящее, но не

изначальное присутствие, не утоляет жажды континуума в человеке. Человек

стремится к расширению во времени, к длительности. Так Бог становится

объектом веры. Первоначально вера дополняет во времени акты отношения;

постепенно она замещает их. Вместо постоянно обновляющегося движения

сосредоточения и выхода навстречу наступает покой веры в Оно.

Вера-несмотря-ни-на-что, вера борца, который знает и удаленность Бога, и

близость Бога, все больше и больше превращается в уверенность человека,

извлекающего пользу, уверенность в том, что ему ничего не угрожает, так

как он верит, что существует Тот, Кто не допустит, чтобы с ним что-нибудь

случилось.

И жизненная структура чистого отношения, "одиночество" Я перед Ты, закон,

по которому человек, хоть он и включает мир во встречу, все же может

(только как личность) выйти к Богу и встретить Его, тоже не удовлетворяет

жажды континуума в человеке. Он стремится к пространственному расширению,

к представлению о том, что общество верующих соединяется со своим Богом.

Так Бог становится объектом культа. И культ тоже первоначально дополняет

акты отношения: тем, что он живую молитву, непосредственную Ты-речь,

вкладывает в пространственную связность огромной созидательной силы и

объединяет с жизнью чувства; и он также постепенно превращается в эрзац

по мере того, как личная молитва уже не поддерживается, а вытесняется

коллективной. И поскольку сущностный акт не допускает никаких