* * *

- ЗНАЧИТ, ТЫ ВЕРИШЬ в то, что заря человечества была раем?

- Пусть она была адом - а ведь ясно, что эти времена, к которым я могу

вернуться в историческом размышлении, полны ярости, и страха, и мучений,

и жестокости, но нереальной она не была.

Конечно, переживание встречи у первобытного человека не было отмечено

кроткой симпатией; но уж лучше насилие над живым, реально воспринимаемым

существом, чем призрачная забота о безликих числах! От первого путь ведет

к Богу, от второй - лишь в Ничто.

* * *

ЛИШЬ КРАТКИЕ ПРОБЛЕСКИ развития основных слов во времени приоткрывает наш

дикарь, чья жизнь, будь она даже полностью раскрыта перед нами, может

дать лишь искаженное представление о жизни настоящего первобытного

человека. Более полное знание мы получаем от ребенка.

Здесь нам становится отчетливо ясным то, что духовная реальность основных

слов возникает из природной реальности; для основного слова Я-ТЫ - из

природного единства, а для основного слова Я-ОНО - из природной

разъединенности.

Жизнь ребенка до рождения есть чисто природная взаимосвязь,

взаимоперетекание и телесное взаимодействие; причем жизненный горизонт

становящегося существа неким уникальным образом кажется и вписанным, и в

то же время выходящим за пределы жизни вынашивающего его существа - ибо

дитя покоится не только в чреве матери. И столь беспредельно космический

характер имеет эта связь, что всего лишь отблеском наидревнейшего звучит

древнееврейское агадическое изречение: "Во чреве матери человек знает

вселенную, при рождении он забывает ее". И эта связь навсегда остается в

человеке как тайно вожделенный образ. Стремление к нему вовсе не означает

тяги назад, как думают те, что в духе - путая его со своим интеллектом -

видят паразита природы: напротив того, он, при всей своей подверженности

разнообразным болезням - ее прекраснейший цветок. Нет: это вожделение

означает, что существо, в котором распустился цветок духа, тоскует по

космической связи со своим истинным Ты.

Каждое человеческое дитя, как и все живое, при своем становлении покоится

во чреве великой матери: нерасчлененного, дообразного первичного мира.

Отделяясь от нее, оно становится личностью, со своей жизнью, и уже только

в часы мрака, когда мы ускользаем от личного существования (от ночи к

ночи это повторяется с каждым здоровым человеком), становимся мы вновь к

ней близки. Это отделение не происходит, однако, так внезапно и

катастрофически, как отделение от телесной матери; ребенку дано время,

чтобы заменить утрачиваемое им природное единство с миром на связь

духовную, т. е. на отношение.

Из раскаленной тьмы хаоса он вышел на холодный свет творения, но он еще

не владеет им, он еще должен вызвать его к жизни и превратить в

реальность для себя, он должен увидеть свой собственный мир, услышать,

нащупать, выразить его. Творение раскрывает свою образную природу во

встрече; оно не изливается в выжидающие органы чувств, а встает навстречу

сознанию постигающему. Что для сформировавшегося человека становится

привычным предметом окружения, то человек формирующийся должен искать и

добывать в напряженных усилиях; ни одна вещь не является изначальной

частью опыта, ничто не раскрывается иначе, как во взаимодействии с тем,

что предстоит перед ним. Как дикарь, ребенок живет между сном и сном (да

и большая часть яви - еще тоже сон), во вспышках и отражениях встречи.

Изначальность стремления к отношению проявляется уже на самой ранней,

самой смутной ступени. Еще до того, как становится возможным восприятие

отдельного, робкий взгляд уже устремлен в туманное пространство, к

чему-то неопределенному; и в те минуты, когда явно нет потребности в

пище, нежные, еще не оформившиеся руки по видимости бесцельно блуждают,

совершая неуверенные движения в пустоте, как бы ища встречи с чем-то

неопределенным. Пусть скажут, что это проявление животного начала, - это

не поможет понять происходящее. Ведь тот же самый взгляд после долгих

попыток сосредоточиться, остановится на красном узоре ковра и не

оторвется от него, пока ему не откроется душа красного; те же самые

движения уловят телесную форму и определенность мохнатого плюшевого мишки

и обретут любовное и незабываемое знание тела в его цельности; ни то ни

другое не является познанием какого-либо объекта, в обоих случаях

происходит общение ребенка - разумеется, лишь в "фантазии" - с тем, что

предстает перед ним в живой действительности. (Эта "фантазия", однако, ни

в малейшей степени не является "анимизацией" - одушевлением окружающего;

это - стремление делать все своим Ты, потребность вступить в отношение со

всем миром; и там, где нет живой воздействующей реальности - а есть

только ее изображение или символ, - эта потребность добавляет живое

действие от своей полноты.) Еще звучат обращенные в пустоту, бессмысленно

и настойчиво, отрывочные нерасчлененные звуки; но однажды именно они

неожиданно превратятся в беседу. Многие из движений, которые называют

рефлексами, служат прочным мастерком для строительства личности в мире.

Как раз неверно, что ребенок сначала воспринимает объект и только потом

уже вступает в отношение с ним; нет: первое - это стремление к отношению,

это рука, округленная так, чтобы к ней прильнуло предстающее перед ним;

второе - отношение к нему, бессловесный прообраз слова Ты; становление

вещей - более поздний продукт, возникающий из расщепления первичного

опыта, из разъединения связанных партнеров - так же как и становление Я.

В начале стоит отношение: как категория бытия, как готовность,

постигающая форма, модель души; а рпоп отношения; врожденное Ты.

Переживаемые отношения - это реализация врожденного Ты в Ты встреченном;

то, что это последнее может быть понято как предстоящее, воспринято в его

исключительности и, наконец, то, что к нему может быть обращено основное

слово, - вытекает из априорности отношения.

В инстинкте контакта (стремления сначала осязательно, а затем зрительно

"касаться" другого существа) врожденное Ты очень скоро полностью

реализует свое предназначение, так что он начинает все более отчетливо

означать взаимность, "нежность". Но и появляющееся позднее стремление