Антихрист - фигура противоположная по отношению к Софии и Софийности. Появление Антихриста в России предсказал К.Леонтьев. Прообразом же Антихриста можно считать Великого Инквизитора Достоевского. Философ Н.Федоров в качестве Антихриста рассматривал сверхчеловека Ницше. Этот же подход был применен и к Антихристу Вл.Соловьева из "Трех разговоров". "Антихристом" А.Белый именует Маяковского.

По словам Мережковского, "Антихрист есть вечное "нет" всякому бытию, вечное движение назад и назад от космоса к хаосу, от хаоса к последнему ничтожеству - да будет всё ничто в Дьяволе и Духе небытия <...>. Антихрист - религиозный предел всякой реакции" [17, 35]. "Антихрист", для Мережковского, - определенная метафизическая сущность, которая концентрирует мещанство, безбожие, эгоизм - эклектически собранные самые разные отрицательные начала этики и культуры всех времен и народов. Борьбу "Антихриста" с "Христом" (такой же метафизической сущностью) Мережковский истолковывал как историческое развитие. Антиномию "Христос" / "Антихрист" Мережковский облекал мистическим значением, с ней он увязывал проникновение в "сущность" истории.

Столкновение Христа и Антихриста у Мережковского софистично. Это не только размышления в связи с теологическим дуализмом о сущности Бога и не просто выявление своих "внутренних душевных конфликтов", накладываемых на "культурно-исторические антиномии", но и отражение подлинных духовных конфликтов конца XIX - начала XX века.

Антиномии Мережковский до конца так и не разрешает и узловые моменты процесса не объясняет: "Концепция Петра и Алексея, созданная Мережковским в последнем романе трилогии "Христос и Антихрист", при всей своей оригинальности, далека от истинного смысла этой трагедии" [13, 764].

Одно из основных положений Мережковского - необходимость равноправного соединения "духовного" и "плотского" начал, "бездны верхней" и "бездны нижней": "Он (Мережковский. - И.Ч.) внес в свое повествование напряженность и парадоксальность <...>. В самом центре арианской базилики, где раздаются стенания и зубовный скрежет, красуется образ Доброго Пастыря, в радостном и простом доме хранителя храма Афродиты растет девушка Психея, ускользнувшая из отцовского дома, чтобы присутствовать на христианском богослужении. На картинах Леонардо Иоанн Креститель и Дионис улыбаются одинаковой улыбкой" [21, 122].

По мысли Мережковского, несовершенство бытия, его "расколотость" выявляется в постоянной борьбе антидуховной материальности, чувственности, "антихристова" разврата ("бездны тела") и отрешения от всего плотского, морали аскетизма, отражённой, в первую очередь, в средневековом христианстве ("бездны духа"). "Неравновесие духа и тела", борьбу "двух первозданных начал - языческого и христианского", "религиозноераздвоение", "две ипостаси вечного, всемирного зла" Мережковский усматривал в личности и творчестве Гоголя (выделено Мережковским. - И.Ч.) [18, №1, 8; №2, 24].

Мережковский всегда следовал обычной логике своих бинарных противопоставлений, антиномиями Мережковский пронизывал всё и вся: мировую историю, искусство, русскую революцию, всё раскладывал по полочкам повторяющихся антитез (Христос и Антихрист, "человекобожество" и "богочеловечество", "бездна верхняя" и "бездна нижняя", "Бог без свободы" и "свобода без Бога"): "Все они (оппозиции. - И. Ч.) имеют определенную ценностную окраску, сопоставимую с общими взглядами писателя" [20, 50-51]. В развороченном кризисной эпохой быте проявились бытийные истоки мирового дуализма. Ценностные акценты в мифопоэтике Мережковского по сравнению с традиционной аксиологией резко сдвинуты вплоть до апофатической инверсии добра и зла, правды и лжи, поступка и проступка, Христа и Антихриста. Одна из ключевых особенностей поэтики Мережковского-символиста - показ "бытия через быт", особый синтез бытийного и социально-конкретного мировидения с возвышением первого над вторым, чему соответствовал и особый художественный синтез.

Уже в дневнике 1893 г. В.Г.Короленко отмечает у писателя неподдельный интерес к общефилософским вопросам: "Мережковский интересует меня как искренний человек, в душе которого проснулась потребность в широких формулах мировой жизни" [11, 230]. "Широкие мировые формулы", которые видит в искусстве Мережковского Короленко, - это бытийная мысль, поднявшаяся над позитивизмом отдельных течений русской литературы рубежа столетий.

Тотальная антиномичность бинарных оппозиций у Мережковского частично возмещает отсутствие необходимой составляющей "неомифологического" произведения - романтической истории.

Современный Мережковскому исследователь его исторических романов справедливо заключает: "Осталось впечатление какой-то значительности, своеобразной красоты, суровой строгости. Тут именно что-то напоминает красоту архитектуры, красоту правильных линий. Правда, эта красота слишком спокойная, бесстрастная - опять-таки умеренная, рассудочная, что ли. Но всё же красота, а не одна только красивость" (выделено А.Долининым. - И.Ч.) [6, 304]. Стихия Мережковского - не примирение и гармонизация противоречий, "гармонизация двух начал", христианского и языческого, а домысливание, "проигрывание" антиномических возможностей до конца - даже ценой того, что в результате подобной операции они окажутся вдвойне, втройне непримиримыми. Свое разрешение антиномии должны получить в царстве Третьего Завета.

Именно глубочайшая раздвоенность и противоречивость обусловит наиболее любопытные черты прозаического творчества Мережковского: "Мережковский берет самые яркие исторические моменты, когда борьба между христианским и языческим началами, между духом и плотью, - эта главная, как ему кажется, действующая причина, движущая и всю человеческую историю вперед, - проявлялась с наибольшей силой, страстностью и напряжением" [6, 290].

Подчас следование определенной религиозной концепции заставляло Мережковского забывать о художественной истинности своих прозаических произведений: "<...> Его (Мережковского. - И.Ч.) религиозная идея была ему дороже и исторической правды, и художественной ценности романов" [2, 436], - с прискорбием резюмировал М.Алданов.

Все исторические фигуры в трилогии "Христос и