В ритуальных практиках утверждался единый стиль отправления власти в территориально разобщенном обществе: авторитарный, пафосный, опирающийся на культурные архетипы, воспитанные столетиями крепостничества и самодержавия, стало быть, приемлемый для атомизированного социальной катастрофой, полуголодного, деклассированного и дезориентированного населения.

Ритуальные практики были подходящим инструментом для разрушения социал-демократических традиций, сохранившихся среди старых партийцев. Они исключали какие бы то ни было проявления внутрипартийной критики, оппозиции проводимому курсу, апелляции к бывшим авторитетам. Вне критики находились не только первые секретари, но и все сотрудники аппарата.

"Критиковать не только нельзя было бюро обкома или отдельных членов бюро обкома, но нельзя было ничего сказать даже про инструкторов обкома. У меня был такой случай. ... В обкоме работал инструктором Зайцев - проходимец, жулик, пьяница, который приезжал в район и колбасил там. Я пытался на одном совещании рассказать про этого инструктора, и что вы думаете? По этому поводу я имел крупную беседу с Кабаковым. Кабаков заявил: кто тебе дал право дискредитировать инструктора обкома, который подбирается обкомом и утверждается ЦК?" [20, л.28].

Возникает вопрос, почему в начале 1937 года местные культовые практики были объявлены высшим партийным руководством вредными извращениями, подвергнуты осмеянию и, в конце концов, запрещены.

Доступные в настоящее время источники не дают однозначных ответов, они позволяют высказать лишь гипотетические суждения, касающиеся разжалования вождей областного масштаба в партийных руководителей. На наш взгляд, атака на местные культы, осуществленная на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 г., была непосредственно связана с подготовкой "кадровой революции". Одно дело наказывать разложившихся и переродившихся чиновников, совсем иное - выдавать на расправу большевистских вождей. Языковые практики предшествовали репрессивным. Для начала областных партийных руководителей лишили прежнего имени. Сталин назвал их "генералитетом нашей партии" [27, с. 107]. Слово "генерал" в 1937 году обладало устойчивыми отрицательными коннотациями: "белый генерал", "царский генерал", "старорежимный генерал". "Партийный генерал" встраивался в тот же ряд. Далее выяснилось, что высокопоставленные партийные товарищи обладают многочисленными пороками, в том числе, страстью к хвастовству, самодовольству и зазнайству; заражены "идиотской болезнью беспечности". На роль "козла отпущения" был назначен бывший вождь украинских большевиков: "Обстановка шумихи вокруг т. Постышева зашла так далеко, что кое-где уже громким голосом говорили о соратниках Постышева, ближайших, вернейших, лучших, преданнейших, а те, кто не дорос до соратников, именовали себя постышевцами" [28, с.19].

М.Н. Дьячкова, а с ним и всех его собеседников все равно расстреляли.

Культовые практики были заклеймены "парадной шумихой", "местничеством", "семейственностью", "зажимом самокритики" [29, с.245]. Естественно, что лица, допустившие такие преступления против партийной морали, не могли пользоваться доверием.

Так борьба против местных культов стала предварительным этапом в развертывании кадровой революции, не затронувшей основы номенклатурной системы.

Таким образом, местные культовые практики в середине тридцатых годов являлись неотъемлемой частью обрядовых форм, в которых существовала властная система. Они способствовали интеграции локальных номенклатурных сообществ вокруг московских наместников, располагавших единоличной властью на переданных под их управление территориях, или ведомствах. Культовые практики на местах копировали техники и приемы большого культа - культа Сталина. Они соответствовали культурным стереотипам, свойственным партийным работникам, выходцам из патриархальной крестьянской или мещанской среды, не получившим современного образования. Культовые практики в символической форме воспроизводили спонтанно сложившийся на вотчинных началах властный порядок со слабой дифференциацией, специализацией и формализацией управленческих функций. Властные инициативы, направленные на изменение системы управления, породили вместе с кадровой революцией и запрет на восстановление местных культов.

Источники и литература

Протокол допроса М.Н. Дьячкова 29.01.1937 г. // Государственный общественно-политический архив Пермской области (ГОПАПО). - Ф. 641/1. - Оп. 1. - Д. 11275. - Т. 1.

Стенограмма XIV пленума Свердловского обкома ВКП(б) 17.03.1937 г. // Центр документации общественных организаций Свердловской области (ЦДООСО). - Ф. 4. - Оп. 15. - Д. 17.

См.: Файнбург З.И. Не сотвори себе кумира. - М., 1991; Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы. - М., 1996; Громов Е. Сталин. Власть и искусство. - М.,1998; Осмыслить культ Сталина. - М., 1989; Волкогонов Д. Сталин. - М., 1992. Некоторые вопросы манифестации культовых практик см.: Колдушко А. Лейбович О. А жертвы - кто? // Ретроспектива [Пермь]. - 2008. - № 1.

См.: СССР. Административно-территориальное деление союзных республик. - М., 1951.

Соколов Б. Сталин. Власть и кровь. - М., 2004.

См.: Романов В.Я. Иван Кабаков. - Свердловск, 1965.

Базаров А. Дурелом, или господа колхозники. - Кн.2. - Курган, 1997.

Протокол допроса подозреваемого А.А. Рябова. 12 мая 1935 г. Пермь // Политические репрессии в Прикамье. 1918-1980 гг. Сборник документов и материалов. - Пермь, 2004.

Чегодаева М. Два лика времени. 1939. Один год сталинской эпохи. - М., 2001; О роли театра как важнейшего из искусств, посредством которого только и можно осуществлять идейное воздействие на человека, "... охватить многие миллионы людей". См. также: Речь Сталина на собрании писателей- коммунистов на квартире Горького 20 октября 1932 года // Максименков Л. Очерки номенклатурной истории советской литературы (1932-1946). Сталин, Бухарин, Жданов, Щербаков и другие // Вопросы литературы. - 2003. - № 4.

А. Базаров цитирует документ более позднего происхождения, повествующий об устных инструкциях: "Надо принять все меры к тому - скажу про порядки челябинские, - чтобы